Menu:

ЖУРНАЛ "ПРАВОСЛАВНАЯ СЕМЬЯ"

2009 год, Выпуск 13

Библейский сюжет.



       Решил я писать о «Сталкере» Андрея Тарковского. С охотой, рвением взялся, да немного погодя осознал опрометчивость своего решения. Ведь чтобы писать о фильме выдающегося режиссера, мало просто просмотреть фильм, нужно очень хорошо знать творчество режиссера в целом, и, конечно, неплохо бы знать что-то и о нем самом. Но что может знать о Тарковском и его творениях мое поколение? Да почти ничего. Ко времени моего рождения он уже снял несколько фильмов, снискавших ему всемирную славу: «Иваново детство», «Андрей Рублев» (включенный в сотню лучших фильмов за всю историю кинематографа), «Солярис» (единственное смутно-скучное воспоминание моей юности)... Просматривая фильмографию режиссера, я устал считать награды, которыми были отмечены его фильмы, но, увы, все они были данью признательности зарубежной кинокритики. В Советском Союзе «совковоголовые» из Госкино Тарковского не любили и, что греха таить, не давали ему работать в полной мере. В 1984 г., после завершения работы над фильмом «Ностальгия», который снимали в Италии, Тарковский решил не возвращаться на Родину. Естественно, его заклеймили «предателем», разлучили с семьей, постарались забыть, а фильмы Тарковского, вызывавшие и без того редкий резонанс в обществе, сняли с проката вовсе. Так что я не застал те дни, когда иные по двадцать раз ходили в кинотеатр смотреть его картины. Но времена изменились, нелепые запреты лопнули мыльным пузырем, и мы имеем возможность смотреть и пересматривать, обсуждать и спорить о замечательных кинолентах Тарковского.
       Одним из таких фильмов является «Сталкер».
       Судьба «Сталкера» столь же примечательна, сколь и трагична. В основу был положен роман братьев Стругацких «Пикник на обочине», они же по многу раз переписывали к нему сценарий, который все никак не мог устроить режиссера. По одному из этих вариантов сценария, рабочее название которого было «Машина желаний», в 1977 г. была отснята первая версия фильма. По отзывам Стругацких, Кайдановский (сталкер) играл крутого парня Алана, близкого по духу своему прототипу из романа — Рэду Шухарту. Работа шла с большим трудом, но при проявке материала случилась трагедия — в проявочной вся пленка оказалась испорченной. Это был страшный удар для режиссера. Съемочная группа разъехалась, а Тарковский впал в депрессию. Впоследствии он вспоминал: «Лара, Араик и я сидели, шел осенний дождь, и мы пили, и пили, и пили и боялись остановиться — так было страшно! Две тысячи метров брака пленки!..» Но спустя год, полностью переделав сценарий, Тарковский вновь приступил к работе. В этот раз сталкер, которого мы знаем по фильму, — юродивый.
       Сюжет киноленты разворачивается вокруг некой Зоны, возникшей, по слухам, после падения шального метеорита, спалившего безмятежный поселок. Исследователи останков метеорита не нашли, а тем временем в Зоне стали пропадать люди. Посланные войска не вернулись. В конце концов, Зону оградили от любопытствующих колючей проволокой. Но тут пошли новые слухи о том, что в Зоне есть некая комната, где исполняются все заветные, выстраданные желания. Появились сталкеры (проводники), способные провести желающих к ней. Герой фильма один из них. Недавно освободившись из тюрьмы (сидел за идею), он вновь принимается за старое. В этот раз он ведет в Зону Ученого и Писателя. У спутников сталкера свои мотивы. Флегматичный и послушный Ученый в рюкзаке вместе с плюшками несет бомбу в 20 килотонн, он видит в Комнате, если она, конечно, существует, потенциальную угрозу, — мало ли о чем просят люди, тираны какие-нибудь, — а подвыпивший и неугомонный Писатель — за вдохновением. Дома сталкера осталась ждать любящая и измученная сумасбродством мужа жена и дочь-мутант. Пробраться в Зону непросто: скупой полицейский отряд на фоне вневременных декораций, заунывный вой сирены, веселая перекличка автоматов, задумчивая дрезин... и вот он — таинственный и манящий мир Зоны. Но Зона к тому же и весьма опасна: сдутые танки на подступе к ней; руины жалкий остов погибшей цивилизации; кругом совершенно безлюдно, не считая останков преждевременно почивших активистов. В Зоне есть чудовищной силы гравитационные поля, определить их можно, бросив гайку с бинтом (сталкер так и делает). Какие-то туннели (один из них носит вполне мирное бытовое наименование — «мясорубка»). Наглецов Зона явно не терпит, а прочим устраивает испытания. Есть в Зоне свои, ведомые сталкерам, законы: прямо здесь не ходят, ибо прямой путь не самый короткий; тем же путем не возвращаются, и каждую минуту здесь все меняется. Но, несмотря на все препоны, герои фильма идут к своей цели. По ходу они претерпевают тяжелые испытания, ругаются, спорят, много говорят, многозначительно молчат. Добравшись до Комнаты, дерутся из-за бомбы, и возвращаются домой смертельно уставшими, так и не переступив порога заветной Комнаты, но... с обнаженными душами. Ученый, видимо, так и остался без Нобелевской, писатель вновь прильнул к бутылке, а сталкера ждала семья. Жена укладывает его в постель, а он проклинает неспособность людей верить.
       Признаюсь, я многократно приступал к этой статье, но всякий раз у меня ничего не выходило. И дело, быть может, не только в том, что я не умею писать так, как бы мне хотелось, или в том, что писать для меня, как говорит о себе один из героев фильма — Писатель,— «это постыдное занятие, что-то похожее на выдавливание геморроя», а в том, что все в этом фильме, все его аскетические мелочи, — имеет, на мой взгляд, свою значимость. Хочешь коснуться всего, но все охватить невозможно. Поэтому остается ограничиться краткими замечаниями. Оговорюсь, я смотрел этот фильм, уже будучи христианином. Поэтому мне естественно в образы «Сталкера» вкладывать свое, основанное на моем личном церковном опыте, понимание.
       Вот, к примеру, Зона. Она — плод внеземного вторжения. Вся ее таинственность, неотмирность, своенравность и опасность иносказательно говорят о присутствии непостижимого Бога. Зона, если хотите, точка касания. Бог вторгается в мир, нарушая его «чугунные законы». Войти в Зону — приступить к Богу — возможно лишь сложив оружие, смирив себя. «Зона требует к себе благоговения!» — предупреждает спутников сталкер. Благоговение — душа молитвы. Порой я ловлю себя на том, что чувство благоговения как-то незаметно покидает мое сердце. Я лишь умом сознаю его необходимость, волей понуждаю себя к тому, но сердце остается глухим, оно словно покрылось коростой. Знаю, от чего это бывает. И я часто молюсь словами из песни Гребенщикова: «Господи, если хочешь, сними эту накипь с моего сердца...» Если мысленно представить, что Зона — образ Бога, то вспомним, что от Зоны мир огородился колючей проволокой и полицейскими кордонами. Зона — вне закона, а значит, всякий идущий в нее в глазах мира— преступник.
       Герои идут к Комнате-желания, туда, где они, желания, исполняются. Но... желания. «Вот я давеча говорил вам... — вспоминает Писатель о желании вернуть вдохновение. — Вранье все это. Плевал я на вдохновение. А потом, откуда мне знать, как назвать то... чего я хочу? И откуда мне знать, что на самом-то деле я не хочу того, чего я хочу? Или, скажем, что я действительно не хочу того, чего я не хочу? Все это какие-то неуловимые вещи: стоит их назвать, и их смысл исчезает, тает, растворяется... как медуза на солнце. Видели когда-нибудь? Сознание мое хочет победы вегетарианства во всем мире, а подсознание изнывает по кусочку сочного мяса. А чего же хочу я?» Правда, чего же хочу я?
       На пороге Комнаты выясняется, что она не просто исполняет желания, а она, словно зеркало, в ответ на мольбу, отражает сущность молящегося и дает ему то, чего тот достоин, т.е. исполняет самые сокровенные желания, быть может, те, о которых просящий и не догадывался. Так случилось с Дикобразом — учителем сталкера, — когда тот, сгубив брата, пришел вымаливать прощение, а получил богатство, потому что это было действительно самым сильным его желанием. Он несказанно разбогател, а потом удавился. Не вынес правды о себе. Об этом догадывается Писатель, и это его удерживает. «Не пойду я в твою Комнату! — говорит он сталкеру. — Не хочу дрянь, которая у меня накопилась, никому на голову выливать... а потом в петлю лезть». Быть может, эта комната-зеркало — образ того дня, когда Бог явит Себя во славе, и каждый в Нем увидит подлинного себя?
       Или, к примеру, опасности Зоны. В духовной жизни их предостаточно. Не зная ее законов, можно попросту пропасть. Один мой приятель рассказывал о своей ошибке, которую, наверно, многие начинающие путь веры совершают. Ему как-то некстати попалась замечательная книга — «Добротолюбие». Он открыл ее, вдохнул воздух святости и прозрел: «Ах, вот оно что!» Словно дайвер, он с головой погрузился в нее и долгое время не выныривал. Затем, он где-то по дешевке купил смиренно-благостную личину и нацепил ее. Отрастил бороду и космы. Стал часто и подолгу молиться — подражать отцам-пустынникам: Иисусова молитва, посты, поклоны и прочее (боюсь, что и отшельнический стульчик он себе соорудил, смекалистый). Вот только плоды молитвы вышли странные. Он не просто удалился от людей, он стал смотреть на них как на источник греховной заразы. Забросил друзей, спорт, которым до тех пор увлекался. И даже с семьей стал реже общаться. Очнулся он от этого бреда так же внезапно, как и «прозрел» в первый раз. Случайно он услышал, как дочь шепчет маме на ушко, что-де папа с ума сходит.
       Прежде чем возлагать на себя вериги аскетизма, неплохо бы узнать прописные истины, одна из которых гласит, что духовную жизнь нужно начинать сначала, а не с конца. Подвигов, как правило, стоит бояться. Ведь, чем дальше в лес, тем злее партизаны. Прежде чем мечтать о себе невесть что, для начала неплохо было бы научиться быть просто человеком, отзывчивым для ближних и сознающим свою немощь. Невозможно прийти к богу, минуя ближнего. Именно он, наш ближний, дает нам шанс узнать себя как можно лучше. Это и происходит с героями «Сталкера».
       С напряжением вслушиваешься в диалоги и монологи героев, а они все больше о наболевшем. Ученый (из засекреченных КГБшников), создающий в недрах столь же засекреченного института очередное супер-оружие и в то же время терзаемый вопросами о «слезинке ребенка». Писатель, потерявший совесть будучи «заложником таланта»: «Душу вложишь, сердце вложишь — сожрут и душу, и сердце. Мерзость вынешь из души — жрут мерзость. И все они клубятся вокруг — журналисты, редакторы, критики, бабы какие-то непрерывные. И все требуют: «Давай! Давай!» Но, пожалуй, самой трагичной фигурой фильма является сам сталкер. Как говорил о своем персонаже Тарковский, понять его трудно, что он за человек. «Вы ведь, наверное, уже поняли, он же блаженный, — говорит, обращаясь к зрителю, жена сталкера: — Над ним вся округа смеялась. А он растяпа был, жалкий такой... А мама говорила: он же сталкер, он же смертник, он же вечный арестант!»
       Сталкеру везде тюрьма, и только в Зоне он дома. Здесь его свобода, счастье и достоинство. Здесь мир обретает для него свою первозданную красоту. И неслучайно черно-белые тона киноленты становятся цветными, когда герои на дрезине приблизились к Зоне. Сталкер — человек веры. Но что есть вера? Вера есть зрение сокровенного. Вера — осязание невидимого. Вера преображает душу. Сталкер что-то об этом знает, сталкер что-то видел. Быть может, Ангела? Сталкер— свидетель. Он страстно хочет помочь людям обрести веру, обрести надежду: «Я ведь привожу сюда таких же, как я, несчастных, замученных. Им не на что больше надеяться! А я могу! Понимаете, я могу им помочь! Никто им помочь не может, а я, гнида, — могу! Я от счастья плакать готов, что могу им помочь. Вот и все! И ничего не хочу больше (плачет)».
       Он верит в Бога. Пытаясь вразумить своих спутников, он приводит им строки из Евангелия о явлении Христа двум ученикам на дороге в Эммаус, которые не узнали Его. И хотя имя Христа и название селения заштрихованы невнятностью произношения сталкера, знакомый с Евангелием зритель узнает этот отрывок. Или, к примеру, его неоконченный монолог о музыке, из которого, по замечанию Тарковского, имеющий уши, поймет, что речь в нем идет о Боге.
       Сталкер молится: «Пусть исполнится то, что задумано. Пусть они поверят. И пусть они посмеются над своими страстями; ведь то, что они называют страстью, на самом деле не душевная энергия, а лишь трение между душой и внешним миром. А главное, пусть поверят в себя и станут беспомощными, как дети, потому что слабость велика, а сила ничтожна...» В ответ он натыкается на холод отчужденности и непонимания, на горькие и несправедливые упреки. Его обзывают мразью и гнидой.
       В Комнате разыгрывается самое страшное, что есть в этом фильме. Обнаруживается неспособность спутников сталкера верить и молиться. «Главное... верить!»— по-детски беспомощно призывает сталкер. А в ответ слышит Писателя: «Неужели ты не чувствуешь, как все это... Срамно?.. Унижаться, сопли распускать, молиться». Ученый в это время медитативно собирает бомбу. Они не верят. «У них же... орган этот, которым верят, атрофировался! За ненадобностью!» — плачет сталкер. Единственным человеком, способным последовать за сталкером и его верой, остается его жена.
       В советской России, когда страна потихоньку спивалась в задымленных кухнях хрущевок, фильмы Тарковского были одной из тех форточек, в которые проникал свежий воздух. Они навсегда останутся достоянием и гордостью русской культуры.
       29 декабря 1986 года в возрасте 54 лет Андрей Арсеньевич Тарковский умер. Умер от рака правого бронха. На отпевание, которое проходило в соборе св. Александра Невского в Париже, пришли сотни людей. На церковных ступенях Мстислав Растропович на виолончели играл возвышенно-строгую «Сарабанду» Баха. Прах Тарковского нашел свое упокоение в предместье Парижа на русском кладбище Сент-Женевье-де-Буа. На каменном памятнике, украшающем его могилу, высечена надпись: «Человек, который увидел Ангела».

Николай Рыбаков